Ух ты)
Я не тормоз, но впервые вижу перевод оста к хэлу. Кажется, он замечателньо туда подходил)

текст.

Расскажи свой любимый
Кошмар ночной.
Назови мне
По имени его.
Я люблю
сказки на ночь,
Я за твоей спиной,
Я страшнее,
Чем твой кошмар.
Но...

Тише, тише
не кричи, а то услышат
Слушай шепот ночи
И дыши потише.
Ближе, ближе
Тихие шаги на крыше.
Ты позовешь меня
И я сюда вернусь.


Ты дрожишь
Ночью темной,
но не боишься снов,
Ведь я страшнее
Чем твой кошмар.
Но...

Тише, тише,
Не кричи,
А то услышу.
Слушай шепот ночи,
И дыши чуть тише.
Слышишь, слышишь,
Тихие шаги на крыше.
Ты позвала меня,
И я к тебе иду

@темы: Hellsing, Строки

---

Я по-прежнему облизываюсь на эти нити)

@темы: Арт

---

Дыши насколько можешь глубоко.

"Сигнал из космоса" довольно тяжело слушать целиком, но, когда ставишь песни оттуда отдельно одна от другой, они начинают звучать.

@темы: Знать бы, кто выдумал ноты, Сплиновасильевское

---

Ивинг.

Под прополку грядок, между прочим, отлично думается!

У меня сложилась история Ивинг. Без продуманных подробностей, просто то, что пришло по ощущениям, пока играла за нее. Как и Тоамна в свое время)
В моем случае (учитывая, что у меня, по сути, один чар) когда какой-то другой внезапно дорастает до семидесятого с лишнем уровня, безликим его оставалять не получается.
Изложение ниже – не художественное, фактически перечень где была-что делала в то или иное время. Плюс немного по характеру.
Не то, чтобы я собиралась что-то отыгрывать, просто теперь я ее знаю)

История.

История.
Ивинг родилась в Азероте, в короткий промежуток между Первой и Второй войной. Ее родители были убийцами клана Изувеченной Длани, так что первой игрушкой девочки стал кинжал. Впрочем, времена тогда были такие.
Отец после второй войны попал в лагерь пленных, девочка с матерью оказались среди тех осколков разбитой армии орков, которые собрал в предгорьях Арати Гром Адский Крик.
Свобода была единственным сомнительным плюсом их положения. Те набеги, что они еще порой совершали на людские поселения или караваны, были способом выжить, но совсем не попыткой встать на ноги. Из детей тогда все еще растили воинов, не веря по-настоящему, что им придется с кем-то всерьез скрестить клинки.
И все же, мать выучила Ивинг по всем правилам клана. «У Орды много хороших воинов, – говорила она. - Но мы в первую очередь не воины, мы – убийцы и шпионы, и наши жертвы не всегда успевают понять, что же произошло. Нас, Изувеченную Длань, ценят за наше искусство, и никто не посмеет назвать нас трусами или обвинить в бесчестье».
Прошло почти двадцать лет совсем нелегкой жизни, и судьба девушку особо не щадила. В редких стычках, что они еще вели, Ивинг от тяжелого ранения, которое ее саму едва не отправило к предкам, потеряла своего нерожденного ребенка, и – как сказали ей целители – возможность когда-либо еще иметь детей. Через два года погиб ее муж.
Ей было двадцать семь, когда Орда снова объединилась под рукой Тралла. Когда были разрушены орочьи лагеря, в числе прочих оттуда вернулся уцелевший отец Ивинг.
Орки отправились на Калимдор, Ивинг оставалась в той части войск, которой командовал Гром.
Ашенваль, битвы с ночными эльфами, глоток из источника, оскверненного кровью Маннороха – для кого-то из них снова, для кого-то – первый раз. Убийство Кенариуса, одержимость, потом – освобождение.
Когда догорел костер Третьей войны и был выстроен Оргриммар, Ивинг ушла служить на лесопилку Песни Войны. Хотя былое разделение на кланы почти стерлось, женщина могла убедиться, что навыки убийц из Изувеченной Длани действительно высоко ценятся.
Вновь открыли Темный Портал, и, родители Ивинг вместе с ней прошли сквозь него, чтобы найти остатки своего клана. Но в Запределье Изувеченную Длань целиком поглотила скверна, и сам великий Каргат пал перед ней. Впрочем, орки отыскали и тех, кого скверна не коснулась.
Ее родители остались в Награнде – им обоим было уже достаточно лет, а женщина вернулась в Азерот, на прежнее место службы.
На лесопилке она оставалась и вовремя войны и Личом. Точнее, тогда она находилась среди разведчиков Оргриммара, тех, кто охранял покой столицы, пока основные войска были в Нордсколе.
А потом грянул Катаклизм и по воле нового Вождя, Ашенваль стал передовой.
Потом – общая мобилизация, первые сражения в Степях, Терамор, открытие Пандарии, Крепость Покорителей.
Сейчас она уже вернулась в Азерот, найти ее можно в Оргриммаре или Степях – профессиональные незаметные убийцы в этом время там очень ценятся.
На чьей стороне? Она рядовой сержант кор’крона.

Характер.

Характер.
У Ивинг за ее непростую жизнь было немало поводов здорово слететь с катушек, но ей удалось остаться во вполне трезвом уме. Она пережила и потери, и кровавое безумие демонической крови, хотя бесследно это, разумеется, не прошло. Ивинг редко улыбается, у нее довольно жесткое и циничное отношение к жизни. Если понадобится, или, если таков будет приказ, ее рука не дрогнет, чью бы жизни не пришлось ей отнять. И совесть мучать тоже не будет. Впрочем, женщина не кровожадна, и умеет обуздать свою ярость при необходимости. Кроме того, в силу возраста, юношеский пыл уже уступил место холодному расчету.
Она орк, и в данном случае стоит рассматривать это как черту характера. Воспитанная в традициях, морали и ценностях первой Орды, Ивинг не слишком прониклась дипломатичной и мягкой политикой Тралла. Впрочем, она всегда уважала его, и в свое время была безоговорочно предана: потому, что он был их военным Вождем. Но стоит ли говорить, что, если приказы сына Дуратона находили отклик разве что ее чувства долга, то Гарроша она поддержала всей душой.
В ее голову прочно вбили понятия о воинской чести, и, особенно, о чести клана. У нее немного искаженное понятие о личности, себя она считает только «одной из»: на первом месте ее народ и клан (сколько бы мало их не осталось), а только потом уже она сама. Вместе с тем Ивинг более чем хорошо знает цену себе и своим умениям.
У нее вообще некоторые проблемы с ощущением себя полноценной и живой, она осознает невеликую цену собственной жизни. Некая психотравма (должна же она быть!): она не может продолжить свой род, и внести вклад в преемственность поколений. При этом депрессий и прочего по этому поводу у Ивинг никогда не было: это факт, который она не в силах изменить, а значит, не стоит устраивать истерик.
Когда женщине хочется почувствовать вкус жизни - она делает это обычными, более чем приземленными способами. Вкусная еда или хороший алкоголь, табак, подходящий мужчина в постели – и, в общем-то, можно радоваться жизни. А еще, разумеется, хорошая битва.
В целом, Ивинг без колебаний готова умереть за Орду и Вождя, но сама вовсе не стремится приблизить этот момент.

@темы: Лок-тар!, Мысли вслух

---

Уж не знаю, насколько рассказ достоверен исторически, но мне он понравился атмосферой. Нашла в архивах "Вокруг света".
По ссылке после рассказа еще короткий комментарий от историка.

Владимир Рыбин.
Отступник.



Когда приходила первая облегчающая пора ранней осени, предводителя скифской вольницы царя Скила охватывало неизъяснимое томление. Он брал царскую сотню и мчался через степь, туда, где иссохшая, обмелевшая за лето Дана тучнела в объятиях темно-синего Ахшена и сама разливалась как море. Туда, где на глинистом мысу в окружении зеленых виноградников высились могучие стены Ольвии.
Старики еще помнили рассказы дедов своих о том, как греки впервые появились здесь и заключили договор со скифами о торговле. С тех пор каждый год приплывали сюда корабли с узкогорлыми амфорами, полными вина и оливкового масла, разнообразной черной и красной посудой. Скифы охотно отдавали за них скот, хлеб, кожи — все, чем богаты были сами. И женщины приплывали на кораблях, красивые, с мягкими, не огрубевшими от работы руками.

Их тоже иногда покупали скифы и увозили в свои поселения, затерянные в степных просторах среди бесчисленных перелесков.

Их тоже иногда покупали скифы и увозили в свои поселения, затерянные в степных просторах среди бесчисленных перелесков.
Одну из таких гречанок увез в степь и отец Скила царь Ариапит...
— Стерегись там, в Ольвии, обычаев эллинских,— сказал Скилу сотник Овлур, когда отряд миновал степные ковыли и все в том же стремительном броске вылетел на пыльные истоптанные дороги среди виноградников.
Греки выскакивали из своих приземистых домов, загородившись ладонью от солнца, смотрели вслед отряду. Они не боялись скифов, привыкли к их соседству, к их добродушию и наивной щепетильности в вопросах чести. Скифу легче было умереть, чем обмануть. Торговаться они совсем не умели и порой за красивую безделушку отдавали столько хлеба и кож, что даже ко всему привыкшим грекам было неловко. Но брали, как не брать, когда богатство само идет в руки. Не страшились возмездия за свой обман, знали: скифы никогда не нарушат заключенного договора.
В пяти полетах стрелы от городской стены отряд встал лагерем. А царь вместе с Овлуром направился к воротам. Скил был оживлен, и его конь, чувствуя состояние хозяина, все вздергивал головой, крутился.
— Зачем тебе сюда ездить так часто? — спросил Овлур, как всегда сопровождавший царя до ворот.
— Если уж не понимаешь ты, знающий меня с тех пор, когда я не умел садиться на коня,— раздраженно вскричал Скил,— то что говорить о других. Ну, скажи, почему надо чуждаться эллинов? Это добрые люди, они честно торгуют с нами. Сколько хорошего от них?! Вот это золотое украшение на твоем горите (1 Чехол для лука.) — чье оно? А эти бляшки на узде?!
— Бляшки, украшения...— проворчал Овлур, терпеливо выслушав Скила.— Пустяки все это, безделушки. Есть кое-что и поважнее.
— Во имя чего живет человек? Во имя удовольствий. Каждый день всем хочется удовольствий...
— И это говоришь ты, царь?! — удивленно спросил Овлур.— Как это — во имя чего? Во имя рода...
— Хватит,— одернул Скил не в меру разговорившегося сотника.— О чем я еще пекусь, как не о роде? После того как я побываю здесь, греки больше доверяют нам.
— Разве мы давали им основания не доверять нам?
— Мы-то не давали, но согласись: доверие крепнет, если сам царь ездит к ним. И потом... У меня же мать гречанка. Она научила меня своему языку. И когда я говорю здесь по-гречески, ко мне больше доверия.
— А я бы меньше доверял человеку, который слишком много говорит о доверии.
— Ты мне не доверяешь?! — Скил резко вздернул лошадь, и она вскинулась на дыбы.
— Как можно не доверять без повода? — в свою очередь, спросил Овлур.— Я говорю только: стерегись обычаев эллинских.
Скил ничего больше не сказал, подтолкнул коня жесткими каблуками сапог и галопом влетел в настежь распахнутые перед ним ворота города. И сразу тяжелые ворота, скрипя, закрылись. Овлур долго рассматривал массивные, черные от времени деревянные брусья и, повернув коня, неторопливо поехал назад. Услышал сзади смех, но не оглянулся.
— Иди доить своих коров! — крикнули со стены по-гречески, потом повторили, коверкая скифские слова.
Овлур не знал, что ответить на них. Ведь, в сущности, ничего обидного сказано не было. Доить коров для скифа было делом обыкновенным. Он и сам до недавнего времени делал это с наслаждением. Правда, слышал, греки не раз говорили, что такая работа — удел рабов. Но поручишь ли рабу то, что делала твоя мать? Потому, наверное, и не приживались рабы в скифских селениях. Приводили пленных, которые затем делали то же самое, что и скифы. И скоро все забывали, что они пленные. Так и жили те, кому, по утверждению эллинов, надлежало быть рабами,— равные со всеми. Порой они брали в жены скифянок и жили по обычаям скифов, и никто уж не помнил в селении, что они чужого рода-племени.
— Иди доить своих коров,— снова донеслось сзади.— Скифу не место на нашем веселом празднике!
Овлур оглянулся. Двое стражников на стене грозили копьями, хохотали. Он поворотил коня, достал из горита лук. Стражников как ветром сдуло. Знали: скиф не промахнется и на скаку, а уж с места, даже не глядя, сшибет стрелой со стены.
С полунатянутым луком в руках Овлур подождал, когда насмешники вновь появятся, и, не дождавшись новых криков, поехал к берегу, где раскинулась лагерем царская сотня.
Здесь можно было не опасаться внезапного нападения. Кроме эллинов, нападать было некому, а они никогда на это не осмелятся. Потому что знают — добродушные скифы прощают все, кроме коварства. Так что от поведения самих эллинов зависела их судьба. И все же Овлур расставил посты. Как делал всегда даже на кратких остановках во время степных переходов.
Убедившись, что лагерь охраняется хорошо, Овлур прошел к обрыву, чтобы в одиночестве отдохнуть и подумать. Раздеваться не стал, только скинул с плеча ременную петлю горита с тяжелым луком, положил рядом на сухую землю колчан со стрелами. Снял и меч, короткий острый акинак, и задумался, поглаживая высохшими пальцами остроклювую голову грифа на его рукоятке, глядя на сияющую под солнцем гладь моря древнего Ахшена. Он думал об эллинах, в который уж раз пытаясь уразуметь, почему они столь высокомерны. Стены построили? Так ведь знают, что чужие они тут: как не отгородиться. Умеют делать красивые вещи? Так ведь и скифские мастера это умеют, только по-своему. К тому же чаще всего не сами эллины расписывают живыми сценами свои амфоры, не сами чеканят наклады на гориты. Многие из этих красивых вещей делаются руками рабов. Богатые только и умеют командовать да еще торговать. Накупят дешевого вина за морем, везут сюда и продают задорого скифам. Накупят дешевого хлеба в Скифии, везут за море и продают там задорого. Было в этом что-то недостойное человека, противное ему, старому Овлуру. Но ведь не заставишь всех жить по своим обычаям...
Неясный шум отвлек его от дум. Овлур поднял голову, увидел эллина в короткой тунике с бесстыдно оголенными ногами. Обеими руками эллин прижимал к себе большую амфору и что-то кричал, зазывное и непонятное.
— Иди узнай, чего ему надо? — приказал Овлур одному из воинов, сидевшему неподалеку. Самому идти не хотелось: солнце калило сквозь кожаную одежду, приятно грело старые кости. До недавней поры он и сам любил уйти в речные заводи, омыться, полежать нагишом в росной траве, радостно чувствуя, как наливается тело силой от воды, от ветра, от солнца, от кустов и трав, от всего того, что живет вокруг родных селений, хранит их от врагов, от бед всяческих. Но никогда он, Овлур, не появлялся раздетый на людях.
Воин прибежал оживленный, с сияющими глазами, сказал, что эллин продает вино по случаю праздника.
— Какого еще праздника?
— Не знаю. У них что ни день — праздник.
Второй раз Овлур слышит о празднике, а ничего о нем не знает. Это не годится. В походе надо знать все. Даже если это поход сюда, к Ольвии, по проторенной дороге.
Овлур поднялся, надел оружие и пошел сам к эллину.
— Сегодня день великих Дионисий! — кричал эллин.— Сегодня все должны быть пьяными!
«Зачем ему это нужно? — мелькнула тревожная мысль.— Хитрость?..»
Подойдя ближе, он понял: никакая не хитрость. Эллин едва держался на ногах.
— Проваливай! — сказал Овлур.
— Некультурные скифы,— еле ворочая языком, сказал эллин.— Они пьют неразбавленное вино.
Овлура не обидели эти слова:
— Посмотрите на культурного эллина,— засмеялся он. Эллин пьяно икнул.
— Всем известно, что скифы пьяницы... Вино нужно пить разбавленным.
— Лучше никак не пить.
— Не-ет, вино нужно пить разбавленным.
— Ну сам и разбавляй. У нас свои порядки.
— Наше вино для всех равно... Наши порядки тоже для всех хороши, не то что ваши...
— Иди, эллин. Наши порядки — не твоего ума дело.
— Это почему же? — озлился эллин.— Очень уж ты заносчив. Ваш царь и то наши порядки уважает.
— Не болтай чего не надо, язык отрежу,— помрачнел Овлур.
— Я знаю, что говорю. Ваш царь в нашей тунике... празднует вместе с нами...
— Ты лжешь, эллин! — Овлур потянулся к мечу. Бывало, и за меньшие оскорбления приходилось ему всаживать акинак в горло обидчику.
— Эгист никогда не лжет!.. Идемте, я покажу... вашего царя.
— Идем. Но если ты лжешь!..
Овлур махнул рукой, и четверо воинов встали рядом с ним, обнажив мечи. Заплетаясь ногами, эллин пошел впереди, шлепая сандалиями по дорожной пыли и все оглядываясь.
— Идите и сами... посмотрите... на своего царя.
— Но ведь ворота заперты. Ты знаешь, что в город не пройти, и потому лжешь.
— Ворота заперты, зато калитка... открыта,— эллин вдруг побледнел, поняв, что сболтнул лишнее. Если узнают, кто указал на потайную калитку, худо будет ему.
— Веди!..
Крохотная дверца под башней и в самом деле открылась без труда. Низко согнувшись, Овлур шагнул в холодный сырой мрак и сразу споткнулся об узкие каменные ступени.
— Иди вперед! — подтолкнул он эллина.
Ступени были высокими и крутыми. Свет, проникающий через узкие оконца, позволял рассмотреть большие блоки известняка, черные от копоти факелов, местами обтертые, оглаженные плечами и боками, как видно, часто поднимавшихся по этой лестнице стражей. Наконец блеснул солнечный свет, и Овлур вышел на просторную площадку, огражденную со всех сторон каменными зубцами, из-за которых, как он сразу оценил, удобно было метать дротики и стрелять из лука.
Овлур никогда не видел Ольвию и ее окрестности с такой высоты и с любопытством оглядывался. Водная гладь поднималась стеной и, казалось, готова была выплеснуться на небо, если бы ее не останавливал другой берег залива, темневший вдали. Внизу, за балкой, бродили кони и вразброс стояли, сидели, лежали воины царской сотни. А с другой стороны ярким ковром стлались краснокирпичные крыши города. Черными прямыми линиями тянулись мощенные камнем улицы, огороженные с обеих сторон сплошными серыми стенами домов. Дома были разные, совсем крохотные и огромные, в два этажа, с просторными дворами, окруженными тенистыми портиками. Вдали белели колонны каких-то больших строений.
— Во-он там — теме нос и агора,— тыкал эллин рукой куда-то в пространство, пьяно наваливаясь на Овлура.— Храм Зевса, храм Аполлона Дельфиния, гимнасий, торговые дома... Во-он самое большое здание — там собираются философы, ораторы, там...
— Где Скил? — прервал его Овлур, кладя руку на рукоять акинака.
Эллин, совсем позабывший, зачем он сюда пришел, икнул и побледнел.
— Придут... Должны прийти... Поют уже.
— Кто поет?
— Праздник... В честь Диониса.
Откуда-то из улиц доносился непонятный шум, то ли и в самом деле пели вразнобой люди, то ли оплакивали кого. Потом в конце улицы показалась толпа мужчин, женщин, суетливых мальчишек. Шатаясь, люди хватали друг друга за тонкие туники, обнажая и без того почти голые тела, обнимались, пели кто как хотел, не останавливаясь, пили из черных и красных чаш, разливая вино себе на грудь.
— Вон ваш царь, во-он пьет как раз,— заговорщически шептал эллин.
Это было невозможно. Но это было так. Царь скифов, достойный Скил, одетый в недостойную эллинскую тунику, в чужих сандалиях и без шапки обняв одной рукой такую же полураздетую эллинку, пил, запрокинув голову. Вино стекало по бороде и струйкой лилось на окатанные камни улицы.
— Скил! — громко позвал Овлур, выхватывая из горита тугой лук.
Голос его утонул в шуме толпы, но Скил расслышал, заметался глазами по сторонам. Наконец он догадался, посмотрел вверх и отпрянул к стене, выронив чашу. Овлур и еще двое воинов из охранной сотни стояли на башне с натянутыми луками.
— Иди к воротам, Скил!
— Это же я, царь,— пробормотал Скил и, поняв, что его не расслышат, закричал во весь голос: — Ты поднял лук на царя!
Гневного, как он хотел, окрика не получилось. Голос сорвался на какой-то визг.
— Иди к воротам, Скил! И ни шагу в сторону!
Вокруг скифского царя сразу образовалась пустота. Пьяная толпа ольвийских вельмож отшатнулась, затихла.
И Скил пошел. Медленно волоча ноги, словно на них были не легкие сандалеты, а жесткие, иссохшиеся сапоги в тяжелых комьях грязи.
Когда открылись ворота и Скил увидел своих воинов, еще утром таких послушных, готовых умереть по приказу царя, первым его желанием было крикнуть что-нибудь привычное, воинственное, чтобы погас этот чужой гневный блеск в их глазах, а затем велеть стащить с башни Овлура, оскорбившего царя, но понял, что никто не послушает его — голоногого, одетого в эллинскую тунику, обнажавшую плечи. И он стоял совсем уж протрезвевший, растерянный, не зная, что предпринять для своего спасения. Единственный, кто мог бы пожалеть его не как царя, а просто как человека, был дядька Овлур. Но и его уже нет с ним. Никого нет.
Никого?! Волна гнева захлестнула Скила. «Ладно,— подумал он,— вернемся домой, я им припомню этот свой позор. Так оскорбить царя на глазах всей Ольвии! Всем припомню и Овлура не пожалею!..»
Скил попытался принять царскую осанку, но скоро понял, что ничего у него не получается: виновата эллинская туника. В ней так удобно было возлежать на пирах, но здесь, среди суровых воинов, он был смешон в этой тунике. Смешон, и только.
Скил оглянулся, нашел глазами доверенного эллина, державшего в руках его одежду, его оружие, махнул ему, чтобы подошел. Но эллину не дали приблизиться. Кто-то встал у него на пути, вырвал узел царской одежды, затерялся среди воинов.
— Иди, Скил, к своему коню,— сказал Овлур.— Пора ехать.
— Где моя одежда?! — закричал Скил. Он знал: этого его гневного окрика страшились многие. Но сейчас никто не испугался, а иные даже засмеялись.
— Твоя одежда на тебе,— сказал Овлур таким ледяным тоном, что по спине Скила пробежала дрожь.
Он снова хотел крикнуть, чтобы принесли его одежду, но не успел: два воина бесцеремонно кинули его в седло, и сразу же вся сотня взяла в галоп и понеслась по всхолмленной степи, все время держа справа блескучую гладь лимана. И ни один эллин не решился скакать следом, каждый знал: когда речь идет о скифской чести, лучше не вмешиваться. В вопросах защиты своих обычаев скифы не знают компромиссов. Что такое сотня воинов? Ольвийский гарнизон мог бы и отбить Скила. Но тогда придут скифы со всей великой степи. И скифы не пожалеют жизней своих, чтобы отомстить городу, оскорбившему обычаи их предков. И Скил, скакавший в плотном строю всадников, знал это и уже не рассчитывал на чью-либо помощь.
Ночью даже у костра он не мог уснуть от холода. Туника, так радовавшая днем среди раскаленных от солнца стен, где было душно даже в тени портиков, здесь, в ночной степи, казалась и не одеждой вовсе, а какой-то насмешкой над одеждой.
— Дай мне одеться,— с непривычной для него мольбой в голосе попросил он у Овлура, когда тот подсел к костру.
— Ты должен предстать перед старейшинами в этой своей чужеземной одежде,— сказал Овлур.
Только теперь Скил понял, зачем творится над ним это унижение. Предстань он перед старейшинами в царском одеянии, многие ли решатся осудить его? А в этой тунике он уже не царь, и не будет ему ни прощения, ни спасения. За измену обычаям одно ему будет наказание — смерть.
— Ты мой воспитатель, ты виноват вместе со мной.
— Я виноват,— согласился Овлур.
— Отдай мне одежду.
Овлур ничего не ответил, и Скилу показалось, что дядька готов уступить.
— Я тебе за это золотое кольцо дам. Царское кольцо, еще от деда моего Аргота.
Он попытался стащить кольцо с пальца, но оно как приросло — не снималось.
— Не подобают мне знаки царской власти,— сказал Овлур, вставая. Он отошел от костра, но тут же вернулся, остановился над сидевшим у самого огня Скилом, заговорил медленно, словно выдавливая слова:— Совсем испортили тебя греки. «Я тебе за это...» Эх ты!.. Подумал бы: за что — за это? Виноват... Я один виноват. Приму любую кару как благо.
Овлур резко повернулся и быстро пошел в ночь, в темень, туда, где край звездного полога прятался за край земли.
Лучше бы ему умереть в степи этой ночью!
Вернулся Овлур утром, когда заря-заряница уже растеклась на полнеба, оповещая о близком восходе небесного царя — Солнца. Скила у костра не было. Следы, оставшиеся на влажной от росы траве, говорили, что царя сопровождал один из воинов, что вдвоем они долго уходили, крадучись, ведя коней в поводу, чтобы беглецов не выдал стук копыт.
Целый день сотня шла по следу. К вечеру, когда стало ясно, что Скил уходит к Донаю, во Фракию, Овлур велел прекратить преследование. Куда еще спасаться поклоннику чужого Диониса, как не во Фракию, где, как говорят, и народился этот самый Дионис! Теперь надо было скакать, не останавливаясь, чтобы скорей принести домой весть о бегстве царя.
Ночи были душные, совсем не осенние. Или это только казалось Овлуру, охваченному тревогой и душевными терзаниями? Нет, не за себя он страшился, знал: его жизнь кончена. Если, как дядька царя, знавший его с мягких ногтей, не уберег еще во младенчестве от напасти. А ведь мог, мо-ог! Видел, как манила его мать-гречанка прелестями далекой Эллады, песни чужие пела, стихи говорила неведомые. Видел, да только что мог сделать? Любил ее, гречанку, царь Ариапит, баловал своего сына — Скила. И все видели. Только не в обычаях скифов чураться чужеземного. Считалось: чужеземное — само по себе и никак не может быть помехой своему, родному. Кто мог знать, что так они скажутся, материны песни, доведут до измены обычаям предков?!
Не спал Овлур во время коротких ночных остановок, когда нужно было дать отдых коням и размять занемевшие ноги, ходил один по степи и все думал: чем обернемся для рода-племени эта царева измена? Не привел бы он в степь чужеземцев, не указал бы дорогу к могилам предков.
Когда эта мысль впервые пришла к Овлуру, он рассмеялся невесело, и смех его был похож на лай лисицы. Мало ли, что такое почти невозможно. Но речь шла о слишком серьезном деле, чтобы пренебрегать даже малой малостью...
Он рассказывал старейшинам о случившемся, сняв с себя все оружие в знак печали и готовности сразу же принять любую кару. Но старейшин мало озаботила судьба Овлура. Первое, что сделали они,— выбрали нового царя, брата Скила. А первое, что сделал новый царь,— велел Овлуру тотчас же готовить поход.
Даже Овлур, сызмала знающий обычаи своего древнего народа, не предполагал, что случившееся всколыхнет всю степь. Тысячи за тысячами уходили на закат, туда, где у глубоких вод Доная, находились владения фракийцев.
Кони стелились над ковылями черными, рыжими, серыми птицами, и не было силы, которая могла бы остановить эту лавину. Донапр, Донастр, а тем более мелкие реки перемахнули разом где вброд, где вплавь. А перед могучим Донаем остановились, растеклись по низким берегам, и ни человеку, ни зверю, ни птице не было ни прохода, ни пролета.
День стояли, и другой, и третий, ждали вестей от высланной вперед сотни. Овлур вел ее, не страшась ничего. Он уже испил свою чашу позора и теперь искал смерти в бою. Но фракийцы в бой не вступали, маячили конными отрядами впереди по холмам и исчезали, словно заманивали.
Поутру четвертого дня сотня вернулась целой и невредимой, привезла Скила.
Овлур стоял перед новым скифским царем, ждал решения.
— Что сказали фракийцы? — спросил царь.
— Сказали: пусть скифы забирают своего изменника и уходят. Сказали: тот, кто не дорожил своим, чужим тем более дорожить не будет. Фракии изменники не нужны...
— Скифии они тоже не нужны,— резко бросил царь.— Пусть остается на чужбине.
— Брат! — с ужасом и надеждой в голосе вскричал Скил.
— Пусть остается здесь, в этих болотах.— Блеснувшим на солнце акинаком царь указал на густые заросли камышей.— Отведи его туда. Твоя, Овлур, вина, тебе ее и искупать.
Овлур вернулся скоро, с короткого меча капала кровь. Он протянул к царю руку и разжал кулак. На мозолистых буграх ладони тускло поблескивало золотое кольцо.
— Скилу оно больше не нужно, возьми.
— Мне оно тоже не нужно,— сказал царь.
— Это кольцо принадлежало твоему деду.
Царь взял его двумя пальцами, осторожно, словно оно было горячим, поднес к глазам. На перстне была изображена богиня Табити, сидящая на троне с зеркалом в руках. Рядом греческими буквами вырезано имя Скила и еще одно имя — Аргот.
Царь с силой сжал кулак, почувствовал, как подалось, смялось кольцо. Аргот — так звали деда, которого он едва помнил. Овлур стоял перед царем, ждал. Конь нетерпеливо переступал ногами, фыркал в лицо Овлура. И все в свите царской ждали. Старые, привыкшие к походам и боям воины готовы были ринуться туда, куда укажет царь. А царь смотрел на свою руку, на побелевшие, сжатые в кулак, пальцы и медлил.
Вдруг он резко отшвырнул кольцо далеко от себя, в камыши, где остался Скил.
— Оно осквернено изменой,— глухо выкрикнул царь. И, вскинув коня на дыбы, понесся по берегу реки, поворачивавшей на восход. И вся свита поскакала за ним. И сотня за сотней, тысяча за тысячей потянулись следом.
Скифская конница уходила в свои степи...

@темы: Все, что я хотел узнать, я вызнал из книг, Впечатления

---

Я клянусь, как никто ты достоин такого врага.

@темы: Строки

---

Ну я все-таки сегодня совершенно счастливый идиот.
Так что прости, френдлента, за поток бреда, пафоса и соплей без ката, который последует ниже XD

Утром, убегая на работу, я запись послушала мельком, сейчас вникла, насколько смогла и в совершенной эйфории.

Вот же я тупой паникер, как я могла поверить, что она будет предательницей?! Честное слово, мне стыдно! Можно было догадаться, что Зела способна и свои башни разрушить, даже со своими людьми, чтобы их не захватил Альянс. И они погибнут с честью, в бою. Все правильно сделала.

Сколько ярости у нее, а. Вот за что я люблю эту женщину. Сжечь всех, наполнить бухту кровью врагов.
Во имя Адского Крика.

"...которых ведет величайший Вождь из всех, когда-либо живших".
Черт. Возьми.

Я безумно люблю их. Малкорока, Назгрима и Зелу: троих орков, которые стоят на той стороне, на которой они должны быть.
И я чертовски благодарна близзам, что, делая Гарроша сферическим козлом в вакууме, они оставили ему этих троих. Которые не сошли с ума, которые не из страха тут, не из жажды власти, земель или денег, а просто потому, что они считают это _правильным_.
Потому что они верят своему Вождю, потому что они умереть за него готовы. Это действительно настоящие орки. Которые не стыдятся того, какие они есть.
Я не могу выразить словами все то, что я хочу сказать)

И, пожалуйста, пусть хоть кто-то из этих троих выживет. Потому что я хочу, чтобы среди всех историй, что будут рассказаны после того, как погибнет Адский Крик и Оргриммар падет: о доблестном человеческом короле, о мудрых предводителях троллей и тауренов, которые восстали против тирана, и свергли его, прозвучала и другая.
О предателях, которые позволили врагам войти в свои земли и в свой город. И о героях, которые погибли, защищая своего Вождя. Потому что он стоил того, чтобы за него умереть.

@темы: Лок-тар!, Если в сути разобраться - жизнь отменно хороша

---

Я купила какую-то нереально потрясающую блузку с как будто акварельным рисунком из черепов и цветов +_+ Такой привет Мексике.
Жаль, моей xs не было, но там такой фасон, что на размер больше вполне сканало.

@темы: Мимоходом

---

Простите, но это вызывает у меня неконтролируемый приступ хохота.
Узнаю себя. XD

@темы: охлол, Весь этот бред

---

Мвахахахах.
Как мало надо идиоту для счастья, скажу я вам.
Всего-то.
Щас еще б дождаться перевода, чтоб совсем отлегло, а то я плохо знаю язык, чтоб на 100% быть уверенной, что все правильно разобрала на слух.

Женщина, прости, я смела в тебе сомневаться!
Божемой, как она прекрасна.

@темы: Лок-тар!, Весь этот бред

---

- Интересно, с Гарроша будут падать какие-нибудь личные ништячки с отсылками?
- В смысле?
- Ну там с Иллидана падала сережка, которая "память о Тиранде", череп Гул'дана, в таком духе.
- Вряд ли, у таких, как он, обычно вообще не бывает много личных вещей.
- Ага, как Петр I, с двумя ящиками... там были инструменты, а что может быть у Гарроша?
- Головы.
- Точно!.. А, черт, я хочу аушное будущее, где дедушка-Гаррош сидит и показывает внукам черепушки: а вот это был Вариан Ринн...

@темы: Лок-тар!, Мимоходом

---

На окне нашла двух сухих бабочек, выкинуть просто так рука не поднимается: крылья же могут для чего-нибудь пригодиться!
Хочу сказать, что гораздо приятней было по весне собирать с грядок непосредственно крылья, чем сидеть и осторожно отковыривать их от бабочек =/ Йех.

@темы: Мимоходом

---

@темы: Пыль и болотная тина, Фотографическое

---

Думала сгонять сегодня в кино и зоопарк - говорят, у нас там родились пумы и рыси - но проснулась с утра и решила, что нет, я умоталась за неделю, а особенно за последние два дня так, что никуда не выйду.
Так что провела день между кроватью, крафтом и компьютером.

Начала вязать еще один жгут, однотонный и простой, для себя, придумала эпичный браслет, надо запастись для него проволокой. А еще нужно собраться и начать другую эпичную идею, к которой мне страшно подступиться :Р

К вечеру была гроза, в окно приятно тянет прохладой.


В игре больше времени провожу сейчас с разбойницей. Тоамна очень медленно и лениво собирает минимальный обвес на энха, чтобы предпринять еще одну попытку спекнуться.
А я, вместо того, чтобы курить скиллы, решаю, что мне лучше трансмогренить - собственно когти или ритуальные клинки а-ля Зул'джин.

Благодаря охотнику.

А Ивинг гоняет по Награнду, хотя квесты там ей уже давно малы и пора в Нордскол. Но тут так здорово, что совсем не хочется уходить, так что сначала закрою все цепочки. Но тексты заданий меня бьют очень прицельно. Так грустно от них, но вместе с тем я улыбаюсь.

К слову, рога оказалась тем еще пианино - в пвп. Но да, она определенно станет моим вторым докачанным персонажем.

@темы: Лок-тар!, Мимоходом, Весь этот бред

---

...что как только я погибну, то со мной и степь падет.
сыновья не будут править, внуки вовсе не родятся,
будут бури, смерчи, грозы, будет засуха и снег,
и войдут в пределы наши, чтобы грабить и сражаться,
люди в латах из железа, люди стали и камней.

Перечитываю "Письма одного королевства" Волколиса.

@темы: Строки

---

Forest Loa by *KimberlySwan on deviantART

@темы: Арт

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дочитала «Облачный атлас». Вообще, по-моему вся суть книги заключается вот в этой цитате из нее, которую я приводила. Потому что сами по себе сюжеты избиты. Парочка поворотов были неожиданными, но в целом достаточно предсказуемо.
Но по мне главная беда не в этом даже, а в том, что персонажи не цепляют. По-своему симпатичны Кавендиш и Закари, но по-настоящему им не сопереживаешь. Фробишер откровенный мудак, несмотря на свою гениальность, Сонми и Луиза слишком штампованы. Больше всех мне понравился Адам Юинг, и его части тоже понравились больше всего, очень атмосферные. Ну и по-человечески он наиболее привлекателен. В частях Фробишера меня одна деталь привлекла – то, как он мыслит музыкой, представляя в виде звуков какие-то события и вещи. Но это все тоже к тому, «как», а не «что».
Но читалось хорошо. Надо фильм глянуть.

@темы: Все, что я хотел узнать, я вызнал из книг, Впечатления

---

Внезапно, Сет.

Ух, это было три года назад, и это были очень долгие проблемы с получением фотографий.
Спасибо  Ashitaro за нынешнюю обработку)

@темы: ТМ, cosplay, Не счесть моих ликов, не счесть воплощений, Я

---

@темы: Пыль и болотная тина, Арт