Наткнулась на великолепную зарисовку одного из моих самых любимых пэйрингов. Она нежная, пронзительная и очень правдивая - я в нее действительно верю.
Очень благодарна автору -
[...Soulless...].
Луг – разноцветное море, тихо шуршащее под ногами и расстилающееся далеко-далеко – так широко, насколько только хватает взгляда, и даже ещё шире.
Ветер играет с цветами, напевая им какую-то тревожащую сознание песню, от которой сладко и одновременно горько щемит сердце – каждый раз новую и вместе с тем бесконечно знакомую. Людвиг знает каждую ноту, каждый аккорд, но повторить не в силах. И потому он может только слушать, вытянувшись и устремив взгляд вдаль – туда, где высится тяжёлая, постепенно поддающаяся влиянию времени громада замка, охваченная, словно фиолетовым пламенем, буйством посаженных им же цветов.
Туда, где серебряным плеском ручья могут мелькнуть пряди девичьих волос.
Туда, где серебряным плеском ручья могут мелькнуть пряди девичьих волос.
«Это цветочный луг, куда мама брала меня, когда я была маленькой…» - струится звонко-мягкий, едва заметный голос воспоминаний; Луи мотает головой, потому что знает: это – обман воображения.
Потому что больше нет той, кто мог сказать бы эти слова.
Или всё-таки?..
-Знаешь, принцесса, мне всё так же не везёт, - усмехается он, рискнув попытать счастья, запрокидывая голову назад и смотря в небо, по которому плывут пушистые и круглые, словно пасущиеся на зелёных склонах овечки, облака, - Я всё ещё холост.
В ответ беззвучно переливаются лилово-синие колокольчики, качая лепестками.
-Иронизируешь? Как похоже на тебя.
Поток ветра прокатывается по василькам, заставляя их наигранно негодующе встрепенуться.
-Совсем не изменилась, - опускает Людвиг взгляд, сжав в руке изящные золотые часы, с которыми он так и не смог расстаться.
Герань тихо шелестит резными листьями – согласно и почти умиротворённо.
«А ты? Ты изменился?» - тихий смешок сливается с цветочным шёпотом, а ароматы луга неуловимо щекочут ноздри, заставляя воспоминания, как и прежде, каруселью проноситься перед глазами, набирая новую скорость. Людвиг замирает на мгновение – показалось или нет? –
а потом улыбается благодарно и грустно, проводя рукой по приятно гладким, прохладным лепесткам.
-Я? Кто-то говорит, что изменился, кто-то, что нет… - срываются с его губ негромкие слова. Да и что ответить на этот вопрос? Что он больше не может быть столь же льдисто холодным, как прежде? Что, вместе с тем, он всё так же циничен и падок на женщин? Что сердце его на этом лугу бьётся то спокойно и ровно, то резко, пойманной птицей? Что он…
-Имей в виду, это из-за тебя я стал столь мягкосердечным. И из-за тебя я ищу себе новую женщину, - продолжает он, усмехаясь и поведя плечами, чтобы стряхнуть пелену наваждения, но в глазах его лёгкой дымкой вьётся задумчивость.
Отвечая ему, цветы на лугу шуршат ласково, стелются под ногами мягче, чем самый дорогой из королевских ковров.
Если бы Вильгельм увидел своего господина таким, глазам бы своим не поверил, думает Луи. А он сам в это время мог бы продолжать поиски принцессы, достойной стать его женой – ан нет, стоит на этом лугу, вдыхая цветочные запахи, и нещадно ворошит прошлое, которое, в отличие от Спящей красавицы, никогда не спит и никогда не уснёт…
Длинные ногти с аккуратным маникюром – помнится, ради Фридерики он даже им жертвовал! – аккуратно цепляют цветок дербенника, и соцветие тонет в мягких волосах принца.
«Это способно подчеркнуть мою красоту!» - так сказал бы Людвиг прежний и так скажет Людвиг будущий. Людвиг настоящий же просто молчит, убирая золотые часы за ворот роскошного камзола.
-Не забывай меня, Идик, - говорит он, наконец, и, кинув прощальный взгляд на старый замок, почти проигравший бой времени, разворачивается. Вильгельм с каретой уже заждались.
«Уж я-то тебя не забуду», - проносится в голове шальная мысль, но он и не собирается убегать от неё.
Грустный смех разносится по лугу с новым дуновением ветра, который, скользнув по волосам принца, запечатлевает на его челе невесомое касание губ, до боли похожее на прикосновение лепестка.
…второе название дербенника – плакун-трава – вспоминается слишком некстати.