Эта ночь никого ни к кому не зовет.
Над Арати – тихая ночь, плотным покрывалом накрывшая травянистую равнину. Пыльная пустошь будто присыпана светом большой бледной луны, разбавленным ночным мраком. По мерцающему морю трав ветер бесшумно катит волны, разбивает их о высокие камни Арати, о стены Павшего Молота. Ивинг смотрит в окно и ей кажется, что спящий город, омываемый травяным морем, пуст. А они, с сидящим напротив нее орком, совсем одни среди этой ночи, одни на многие и многие мили вокруг.
- Всем нам паршиво пришлось, - Холгот поводит плечом. - Всем нам паршиво пришлось, - Холгот поводит плечом.
Она почти три года его не видела, но помнит, кажется, каждый жест. Может потому, что вспоминала чаще прочих?
- Тут проще. Глушь… На Арати ничего не изменилось, после того, как свергли Вождя.
- Тебе здесь не доставалось?
- Мне? – женщина фыркнула. – Нет. Да и они… понимают все.
- А нам… ладно, что говорить. Мне не до того было. Табра... ты знаешь, как она любила моего брата. Плакала постоянно, хотела уйти, но не могла. Боялась. Убийцей называла. Спрашивала – а не ли я сам… Хорслета. Мол вам, кор’кронцам, что брат, что сын. Она даже о дочери забывала, я сам с Греймой возился. Я не знал, что с этой женщиной делать, как ее… утешить.
Ивинг поднимает на орка глаза, и он морщится, будто от боли.
- Я в жены ее не брал. Да она и сама не хотела. Она вообще… не знаю, зачем. И когда понесла, я боялся, что глупостей натворит.
- Обошлось? – орчиха смотрит в окно.
- Обошлось. Она родила мне дочь. Ей сейчас чуть больше года. Ньер.
«Соль». Ивинг едва заметно искривила губы в усмешке. Готова была поклясться, что имя дала Табра. О чем думала та женщина – о соленых слезах, которых пролила по своему убитому мужу-чернокнижнику? Или о том, как разъедало ее это – ребенок от кор’кронца, который был ее мужу братом. Сколько этих историй она слышала за свою жизнь от мужчин, с которыми какое-то время делила постель? Все правильно, и за бывшего своего старшину ей остается только порадоваться. Вот только не для того же он через три года перебрался через море, чтобы только рассказать ей об этом?
- Зачем ты приехал?
- Табра умерла.
Женщина вздрогнула и обернулась к Холготу.
- Через полгода, как родилась Ньер. Просто… я не знаю, лекари говорили – здорова. От горя, наверное.
Ивинг непроизвольно сжала кулаки. «Горе! Идиотка, всегда ей была! Я бы с ней поменялась – и назад бы не оглянулась». Орк наклонился вперед и осторожно взял женщину за руку.
- Я остался с девчонками. Боялся за Грейму – обоих родителей потеряла, сестренка маленькая. Но мы справились. Отец Табры мне помог. Он… отличный мужик. Когда я ему рассказал, что тебя хочу найти, он сказал – езжай, я погляжу за детьми. Ивинг, ты тут… одна?
- Одна.
Что могло измениться. Теперь особенно – те, кому просто ночью одиноко, помоложе себе кого отыщут. И не только морщины тому причиной, женщина знала, что со спины ее до сих пор за двадцатилетнюю принимают. Но последний год орчиха особенно остро ощущала, как черна стала тьма, которая плескалась на дне ее разлома. С каждым днем все гуще – и окружающие, кажется, тоже это видели. Ивинг помимо воли коснулась живота под рубашкой. Иногда ей начинало казаться, что вытатуированное рукой тролля переплетение сухих веток – единственное, за что она держится, чтобы самой туда не свалиться.
- Тогда возвращайся.
Женщина мотнула головой. Было бы куда – дома у нее нет, кроме казарм. А они что там, что здесь.
- Ты… послушай меня, - Холгот придвинулся к ней, протянул руки, чтобы обнять. – Женщина, мы пережили ту осаду, понимаешь? Я помню… как ты пробралась ко мне в лазарет тогда. И, когда ты уснула, я слушал, как повстанцы празднуют победу, и думал, что это самое великое чудо, которое случалось в моей жизни. То, что мы с тобой оба живы. Я не верил, что нас могут казнить. И это был единственный раз, когда я, проиграв, не хотел смерти. И даже когда я узнал, что тебя сошлют к черту на рога и знал, что мне придется заботиться о семье брата… Все равно. Мы были живы. Ты была жива.
Орк немного отстранился, взял в ладони ее лицо, наклонился, чтобы глядеть ровно в глаза.
- Пусть меня духи накажут за эти слова – я не жалел, что Табра умерла. Девчонок жалко, а ее… Я подумал, что смогу найти тебя. Ты бы знала, как я искал. Ты же тогда не прощалась, я понятия не имел, куда тебя распределили.
- Я не могла.
- Я знаю, - торопливо проговорил орк. – Знаю. Главное, что я тебя нашел… старые связи не отнимешь так же, как звания, а?..
Холгот хмыкнул и заговорил снова:
- Тебя переведут, если попросишь. Уже можно, многие вернулись. Возвращайся.
У женщины ком в горле стоял. «Возвращайся» - это не просто «в Оргриммар».
- Заче…
- Слушай, - мужчина ее перебил. – Ты просто… Я знаю, почему ты со мной оставаться не хотела – но у меня теперь есть дочь. Две дочери, - твердо поправился он.
Ивинг почувствовала, что у нее из глаз текут слезы. Последний раз она плакала в том самом лазарете после осады. Когда объявили, за кем победа. Орк ее не успокаивал, продолжая говорить:
- Я знаю, что не твои… Ты, если не захочешь – можешь вообще на них не глядеть. Я у тебя не попрошу помощи.
- Идиот.
- Прости. Я не знаю, что говорить. Я... тебя вспоминал. Постоянно. Таким дерьмом себя чувствовал, что с Таброй… Но я не знал, что мне с ней еще делать!
- Не оправдывайся, - орчиха дотянулась до лица, чтобы стереть соленые капли. - Ты про меня не знаешь, что ли?..
- Молчи, - рыкнул Холгот. – Не хочу больше ничего знать. Да мне всегда плевать было… Возвращайся.
- Я…
Темная, тихая, ночь над Арати. Ветер гнет травы, и между ними у самой земли гуляет густая темнота.
- Да замолчи ты, я сказал! – мужчина резко притянул ее к себе, и Ивинг уткнулась ему в плечо.
Над острыми травинками мечутся светлячки. Эта темная ночь светлее, чем кажется.
– Я на день только приехал – девочек не оставишь надолго. Я завтра обратно, а ты мне сейчас ничего не говори. Запомни просто: я тебя буду ждать. Неважно, сколько ты тут будешь решаться. Неделю, месяц, год… хоть пять лет. А если… не захочешь – я не хочу знать о твоем «нет». Я просто буду ждать. Хоть сколько.