А этот драбблик на фикбу я наверное не понесу). Мне два человека сказали фразы вроде "фига себе Грэйма дает", но в качестве владелицы правда не она) То есть да, я подразумевала там именно орчиху, но это скорее для удобства. Просто случайная чернокнижница, только для взаимодействия. А так - мне захотелось написать несколько строчек про череп, потому что этот парень скрашивает мне последний аддон.
Отсылка к квесту на добычу скрытого облика.***Мысль приходит случайно. Страж Скверны рубит на куски очередного эредара, и Тал’киэль успевает взглянуть в искаженное смертью лицо, прежде чем это лицо располовинит топор. Тал’киэль вспоминает — «у меня оно тоже было» — роняет вслух, почти неосознанно.
— Мне так грустно смотреть на свои голые кости, может, тебе удастся раздобыть мне новое тело?
Смертная, с которой они заключили договор, оборачивается, глядит непонимающе, а потом кривится в усмешке, скалит клыки:
— Голову, ты хочешь сказать?— Голову, ты хочешь сказать?
Если бы у него осталось тело, он бы вздрогнул. Голову. Которую отрубил тот, кого он звал учеником. Отрубил, а потом бросил в кипящий котел — потому что ему нужен был череп. Тал’киэль не знал, догадывался ли Архимонд о том, что в костях помимо магической силы осталось и сознание его наставника. Боли не было, это ощущение он потерял вместе с телом, но Тал’киэль все равно чувствовал. Чувствовал, как лопается и ошметками сходит кожа; как лопаются глаза и запекаются на отслаивающемся от костей мясе.
Он не чувствовал боли, но кричал — беззвучно кричал от ужаса, теряя себя.
Тал’киэль так и не ответил, а чернокнижница не переспрашивала, оттого он решил, что она приняла это за шутку. Когда во время очередной резни девчонка останавливает стража скверны и поднимает за волосы отрубленную им голову эредара, Тал’киэль даже не сразу понимает, что этот «трофей» предлагается ему.
— Нет, - наконец произносит он. — Низшая каста. Не годится.
— Серьезно? — чернокнижница кривится и швыряет голову скулящей — «дай-дай-дай!» — у ее ног гончей скверны.
Тал’киэль смотрит, как демоническая псина с хрустом крошит своими клыками кости черепа, чтоб добраться до лакомого мозга. Про касты он придумал на ходу — вряд ли она разбирается — потому что мысль натянуть на себя чужую личину вдруг кажется омерзительной. Зачем он это предложил?
Но девка оказывается упрямой. Следующую голову он разглядывает дольше.
— Ничего так… но глаза зеленые. У меня были серые.
Колдунья о чем-то размышляет мгновенье, потом забирается пальцами в глазницу, сосредоточенно выколупывает потухший глаз, потом второй.
— Так лучше? — она смеется, но Тал’киэль только молча отлетает немного подальше.
Она безумна, как все колдуны, это его не удивляет. Ловец тычется в подол ее платья слепой мордой, размазывает по нему остатки мозгов. Девчонка недовольно шипит и отпихивает демона ногой, но отдает ему голову. Глаза она швырнула стайке своих бесов, и они с хихиканьем перекидывались ими, пока не спалили.
Тал’киэлю становится интересно, скольких она готова истребить, прежде чем найдет подходящий вариант. Целую трудно заполучить. На одних остаются глубокие рубцы от топора стража скверны, на других — ожоги от стрел бесов или следы когтей демона бездны. Она не всегда успевает остановить своих демонов. Ей еще многому нужно научиться. В ответ на очередную предложенную ему голову Тал’киэль тянет почти издевательски:
— Нет, нет, нет. Цвет кожи не тот. Не годится.
Обожравшаяся гончая должна быть ему благодарна. Со следующей ему даже не приходится притворяться:
— Фу, напоминает мне одного моего наглого ученика. Выбрось ее.
Девчонка хохочет и целует мертвую голову в губы. Тал’киэля забавляет происходящее. Больше трупов его бывших сородичей, пусть она спалит их всех! В конце концов он смотрит в лицо, которое… узнает?
— Да. Давай ее сюда.
— И что ты будешь с этим делать?
Это хороший вопрос. Тал’киэль делает задумчивый круг в воздухе, прикидывает варианты.
— Сними с нее кожу. Я разберусь.
Колдунья пожимает плечами и принимается за дело. Она не особо старается — на щеках сдирает несколькими полосками, оставляет куски мяса, ругается, делая надрезы в глазницах и носу. Ворчит «почему тогда тебя волновал цвет глаз?». В конце концов остается только сочащаяся кровью и чем-то желтым тряпка, которую она набрасывает на череп. Тал’киэль ворочается внутри, приваривает к себе чужую кожу, сжигает остатки плоти, чтоб не мешались. Наконец он оглядывается вокруг.
— Ну и урод же ты, — кривится колдунья.
Он смеется. Челюсть все так же неподвижна — обтянутая кожей она, должно быть, застыла, будто в крике. Плевать. Из этой кожи, как из воска, его воля вылепит то, что нужно, сгладит различия. Чтобы те, кто обрек его на такое существование, могли перед смертью взглянуть в лицо Первого Пробудителя.