Остаемся зимовать.
Хотела выложить, потом подумала, что наверняка уже постила. Так что поднимаю.
Наверное, мое любимое стихотворение у нее.
Wolfox.
это смутное время: зима замыкает владенья
на чугунный запор, на огромный железный засов,
и снаружи сажает сугробы и тропки оленьи,
как недремлющих псов.
это мутное время, звук тихого стука и треска,
у дверей по утрам стынут лужицы талой воды -
это мертвые прошлого года приходят погреться,
не гони их, оставь им еды.
чей-то запах все чует по лесу безглазая стужа,
чью-то волю упрямую верно и вечно храня.
тот, кто летом был люб, стал отныне постыл и не нужен -
сердце ищет иного огня.
в льдисто-белых ветвях льдисто-белые прячутся лица,
ярко-алые капли под снегом приникли к траве.
это зимние ягоды, их не едят даже птицы,
хочешь горсть или две?
иней греет ладони, как мех, и в ладонях не тает,
чья же кровь на гранитном и древнем замерзшем столе?
и у диких камней, и у речки - у самого края
не отыщешь мой след.
Наверное, мое любимое стихотворение у нее.
Wolfox.
это смутное время: зима замыкает владенья
на чугунный запор, на огромный железный засов,
и снаружи сажает сугробы и тропки оленьи,
как недремлющих псов.
это мутное время, звук тихого стука и треска,
у дверей по утрам стынут лужицы талой воды -
это мертвые прошлого года приходят погреться,
не гони их, оставь им еды.
чей-то запах все чует по лесу безглазая стужа,
чью-то волю упрямую верно и вечно храня.
тот, кто летом был люб, стал отныне постыл и не нужен -
сердце ищет иного огня.
в льдисто-белых ветвях льдисто-белые прячутся лица,
ярко-алые капли под снегом приникли к траве.
это зимние ягоды, их не едят даже птицы,
хочешь горсть или две?
иней греет ладони, как мех, и в ладонях не тает,
чья же кровь на гранитном и древнем замерзшем столе?
и у диких камней, и у речки - у самого края
не отыщешь мой след.