Путь по воде.

[Altavista]

Дело было так - я ходила и ныла "ну что мне написать про Вол'джина", и тут Рыба говорит мне - "Напиши про Сен'джина!". Я сначала зависла, начала говорить, что я к такой отвественности не готова (без шуток - во-первых, Рыбка его любит, не хотелось испортить, учитывая, что, во-вторых, я никогда о нем особо не задумывалась). А потом случилось как всегда -я нашла эпиграф, и меня осенило концепцией.

Этим текстом я больше всего горжусь с ФБ, и вообще - после "Железа и Золота", наверное, первый мой фик, которым я довольна в сравнимой степени.

***

там, где находится южный край земли,
там край, где уже не свернуть.
там у причала стоят твои корабли.
в назначенный день ты тронешься в путь
(с) Машина времени “Дорога в небо”.

Сен’джин уже и не помнил, когда у него появилась эта привычка — на закате выходить на берег и смотреть, как солнце опускается в воду. Как океан окрашивается сперва золотом, потом — кровью. Как с двух сторон к горизонту подступает тьма — темная вода, наливающееся чернотой небо — и горизонт гаснет. Обычно никто не тревожил старого вожака племени в это время, хотя почти все знали, где его искать. И уж тем более никто не пытался составить ему компанию. А потому тролль успел удивиться, заметив движение рядом. К тому же Сен’джин не слышал шагов, не заметил, чтоб кто-то садился на песок. Он решил было, что задремал — до тех пор, пока не повернул голову к незваному гостю. У того была бледно-серая шкура, слабо мерцающая перламутром в сумерках, и намалеванный белой краской череп на лице. С полей черно-фиолетовой шляпы, пристроившейся поверх вороха черных волос, на Сен’джина скалились череп маленького раптора и высушенная голова. Левая рука незнакомца была сжата в кулак, а на пальцах поблескивали золотом кольца — металлом, который на этих островах уже никто давненько не видел. Груда браслетов на запястьях пестрила ракушками, костями, орехами и перьями ара.

Он глядел горящими, как свечи, глазами на море, ничего не говорил, даже не поворачивал головы к знахарю.

Он глядел горящими, как свечи, глазами на море, ничего не говорил, даже не поворачивал головы к знахарю.
Сен’джин сам замер, не зная, как должен был приветствовать его, и что следует сделать, но скоро успокоился. В эту, первую, ночь он просидел рядом с Повелителем Могил молча, погрузившись в свои воспоминания и размышляя, сколько дней у него теперь осталось.

На вторую ночь Сен’джин принес с собой лучший табак и пальмовые листья. Он скрутил сигары, и предложил одну лоа, когда он снова пришел. Тот не отказался, по-прежнему не говоря ни слова, но знахарь и не ждал от него ответа. Сегодня он собирался рассказывать сам.
— Знаешь же, у нас никогда не было дома. Тернистая Долина — казалось бы, места полно, живи, кто хочет, эх!.. Но Гурубаши не убедишь, что мы имеем на ту землю такое же право, как и они. Выиграть мы не могли, пятились, отступали, пока за нашими спинами не осталось ничего, кроме океана. Я помню, многие плакали.
Старый знахарь помолчал, а потом расплылся в клыкастой улыбке.
— Я смеялся, приятель. Я говорил: «Хэй, вода не станет солонее от ваших слез, не тратьте их попусту. Перед нам целый океан, мы сделаем лодки, поплывем и найдем свое место. Мы найдем себе землю, мы поставим на ней алтари, мы останемся Черным Копьем». И мы кое-что отыскали, видишь?
Бвонсамди первый раз повернулся к нему, посмотрел испытующе, заглядывая в самую душу. И Сен’джин почувствовал холод, поднимающийся от ног, выше, тянущийся к горлу — но лоа отвернулся, и троллю вернулось ощущение теплого песка и легкого ветра. Знахарь перевел дух и закончил:
— Но в последнее время я начал спрашивать себя: не бросили ли мы поиски слишком рано?

В третью ночь знахарь развел на песке костер и пожарил змею со специями. От этого подношения Бвонсамди тоже не отказался.
— Мне сон приснился, — Сен’джин и сам вгрызся в змею. - Я видел красные паруса и корабли, обитые железом. Я слышал боевые песни на незнакомом языке, и они пришлись мне по нраву. Я видел кого-то на носу корабля — и, Хаккар меня раздери, гроза плясала вокруг него!
Бвонсамди заметно и очень по-тролльи, как живой, поморщился при упоминании этого имени. Знахарь спохватился, помимо воли склонил голову — он мог болтать с лоа, но есть границы, которые ты в здравом уме не хочешь переступать. Однако Повелитель Могил принялся за следующий кусок змеи, и, подождав еще немного, Сен’джин снова заговорил:
— Эти ребята уж точно не приходят с миром, но я увидел, что нам врагами они не будут. Только вот гроза… Может, они и не везут бурю, но они ее предвещают — и буря эта сметет мои острова. У нас опять будет только океан.
Лоа, конечно, не отвечал. Он повертел в руках оставшуюся от змеи зажаренную голову, которую не едят, и положил ее на песок. Голова слабо замерцала, вокруг нее наросла призрачная, просвечивающаяся плоть, и змеиный дух пополз прочь с пляжа, в прибрежные заросли.

— Мой сын, — говорил старый знахарь в четвертую ночь, разливая хмельную настойку по половинкам кокоса. — Он силен, это точно, и станет еще сильнее. Помяни мое слово, Повелитель Могил, он еще позовет тебя, позовет, когда его имя уже будет — Вол’джин, он позовет, и ты ему ответишь.
Лоа широко ухмыльнулся, приложил к губам костлявый палец с кривым ногтем — мол, выбирай слова, думай, что говоришь. Но об этом Сен’джин говорить не боялся:
— Это правда, ты и сам знаешь. Он Темный Охотник. И где он родился, а? Не под сенью храмов Зулдазара, и даже не в стенах Зул’Гуруба, нет — в нашем племени! Вот только... — Сен’джин сделал глоток и поморщился. — Все прочат, что судьба его за пределами Черного Копья. Я и сам думаю, бывает — Темный Охотник принадлежит всем троллям. А потом другое думаю: сам пусть разбирается, никто за него выбирать не будет, верно ведь?
Он замолчал, занялся настойкой, и продолжил говорить, когда хмель уже начал туманить голову:
— «Залазан», вот что я слышу каждый день. «Они растут вместе, он учится тому же, он почти так же силен, но он — только колдун». Понимаешь, к чему клонят? Хотят сказать, что доверяют ему сильнее. Колдун служит племени, Темный Охотник — служит вам, служит лоа. Но Черному Копью нужны они оба, и не Залазан станет вожаком после меня. Я не буду врать, что не боюсь и не сомневаюсь. Но беспокоит меня совсем не то что остальных. Я один вопрос себе задаю: когда придет время и за его спиной будет только океан, найдет ли он в себе силы сесть в лодки?

На пятую ночь Сен’джин не принес ничего, и они снова сидели рядом молча. Когда последний отблеск на горизонте погас, Бвонсамди обернулся к знахарю и ткнул сухим пальцем в его левую руку. Сен’джин только сейчас заметил, что непроизвольно сжал ее в кулак, и раскрыл пальцы. На его ладони лежала крупная черная жемчужина. Бвонсамди коснулся ее, и в чернильной глубине заискрились звезды. Cен’джин пригляделся: это были знакомые ему созвездия, ориентируясь на которые Черное Копье ходило по морю. Старый знахарь улыбнулся.
— Спасибо. Теперь моя лодка не заблудится на Той Стороне.
Бвонсамди рассмеялся.

Следующей ночью Сен’джин сидел на берегу один. Сидел всю ночь до самого утра, пока небо не начало светлеть. Тогда далеко, на горизонте, Сен’Джин заметил паруса чужих кораблей. Он знал, что они будут красными. Он знал, что ему на борт этих кораблей уже не подняться.

@темы: Лок-тар!, Мне сказали слово, я расплел его в строку

Comments

[Данька]

На фб не сказала, тут скажу, Ваааау!

[Altavista]

Данька, спасибо)

[Sindani]

можно утащить это прекрасное?

[Altavista]

Sindani, ага)